27 июня в Телеклубе, Екатеринбург, в годовщину 45-летия
выхода двух первых альбомов The Doors выступили
Рэй Манзарек и Робби Кригер — участники оригинального
состава легендарной группы.
Вот и случилось событие, о котором я мечтала лет с
тринадцати. Нет, конечно, не совсем в том виде, какой я себе представляла, но я
вас умоляю, когда и что в жизни случается «в том самом виде»? И вообще, всегда
ли надо, чтобы оно исполнялось «в том самом виде»? Вот, к примеру – вокалист
был трезв, и это, на мой скромный взгляд, несомненный плюс. Однако стихов не
читал и не шаманил – тут, вроде бы, минус…
Поскольку в Телеклубе я была впервые, всё было странно и
зловеще: и здание какого-то завода, и сумрак, и очередь за пивом и огромное
количество молодняка в толпе. Ну, когда идёшь на такое мероприятие в одну
каску, как-то само собой становится не по себе: все как-то шайками, а я один
такой стою. Как грица, people are strange when you are
stranger. То есть – настроение создавалось. И я стала рассматривать
пассажиров.
Молодежи действительно было много (что напрягло моего мужа,
который привез меня «к проходной»). Но наблюдать за ними мне быстро наскучило,
и я стала искать зрителей постарше. Что их привело сегодня на концерт? С
блеском ли в глазах идут? Оделись ли как-то по-особенному? Один дяденька сразил
меня таки наповал: невысокий, в светло-бежевом костюме-двойке,
старенький, седой и с вот такущей бородой до пояса. Мелькнула у меня шальная
мысль, что было бы интересно понаблюдать за ним, когда зажгут! Но в зале мы с ним уже не увиделись.
После кошмар какого томительного маринования почтеннейшей
публики в предбаннике (я очень устала и так и не поняла, в порядке ли вещей
такое – начинать концерт почти на час позже времени, означенного на билетах),
приоткрылась одна створка заветной дверцы и они как ломанулись! мы стали
аккуратно, под чутким руководством специально обученного человека проникать
внутрь.
Гневить судьбу не буду: место, куда я пристроилась, было
почти как гавань Альквалондэ. Ну, может, не так близко к валар, как
мне хотелось, зато дислокация с диспозицией – лучше не надо: крайний левый
фланг (почти впритык к ограждению), соседи по квадратному метру и всей
территории спереди, до сцены – практически сплошь дяденьки лет
сорока-пятидесяти. Ура, подумала я, как минимум – не будут бухать, скакать,
орать, свистеть и делать других неприятных вещей. К тому же прямо по курсу
красовалась клавишная установка, а если чутка сделать ача-ача головой, можно
было недурственно рассмотреть и вторую часть сцены. Вопщем, жизнь налаживалась.
И так она налаживалась еще минут пятнадцать. Зал опять начал терять терпение,
свистеть и вопить. Мое сорока-пятидесятилетнее окружение стоически переносило
тяготы.
Нет, беспокойные пассажиры все-таки шныряли. А один раз даже
подкрался какой-то здоровенный амбал и вусмерть интеллигентным голосом попросил
его пропустить. В смысле: «Девушка, пропустите, пожалуйста?» На что я
совершенно логично предложила ему попытаться пройти – мол, протиснешься – мазаль
тов унд зай гезунд! «А вы, пожалуйста, сделайте шаг назад?» - не унимался
амбал. В общем, поговорили. Интеллигентный амбал, сделав бесплодную попытку
прорваться сквозь мою гвардию,
откочевал куда-то назад и вправо, и потом ещё и отговаривал такую же
лягушку-путешественницу ломится в нашу сторону: там, мол, «девушка вредная – не
пускает». Ндык!
Но мы выстояли! После пары фальш-стартов на сцене появились
ОНИ! К клавишам подошел Мензарек. Спокоен, уверен, сосредоточен, положил на
фисгармонию какую-то папку, чинно уселся. «Матушка заступница милиция
троеручица! – мелькнуло у меня. – Какие же они старенькие…» Расположившись,
тянуть резину дальше не стали. И, как в той дзенской байке: ДЕД ВСТУПИЛ!..
Дальше, слава богу, все пошло по другому сценарию.
Правильно пошло.
У старичков в пороховницах был даже и не порох – греческий огонь
там у них был, вот что. Мензарек вообще шустрил под самое немогу: много общался
с публикой, изображал что-то прям такое за своей установкой, водил руками, махал
зрителям – и я ему, конечно, тоже. Из-за того, что у меня в это день опухло
пол-ладони, хлопать двумя руками не могла физически. Зато намахалась от души.
Первые две песни отожгли на одном дыхании. И мы, и вокалист…
Ах, да. Что это я!
Примерно до того момента, когда музыканты взяли самые первые
ноты Roadhouse Blues,
который шёл первым номером марлезонского балета, я отчего-то и не задавала себе
такой простой и такой очевидный вопрос: братцы, а кто петь-то будет? Но как
только понеслось, я озадачилась. Сделав то самое ача-ача я его увидела.
Дейв Брок не особо похож на Моррисона. Но на сцене, с
соответствующей прической он выглядел вполне и весьма. Он не вел себя как
Моррисон. Он не читал стихов. Не впадал в транс. Он пел, и делал это очень
хорошо. Все интонации, исполнение было знакомым и близким.
«Знаете, я не вхожу полностью в образ Джима. Не внушаю себе,
что я Джим Моррисон, не верю сам в это. Я пою его песни и делаю это весьма
правдоподобно. Но не дохожу до крайностей». (отсюда) Cпасибо ему
большое. Хоть кому-то и показалось, что из-за этого «не хватало драйва», а по мне, так всё было в самый раз. Лучше недопить, чем переесть.
Кригер тоже жёг и огонь тоже был не менее греческий. В
какой-то момент гитарного соло его крупным планом вывели на экран – мне
показалось, он сейчас заплачет, вот такое выражение лица у него
было… Мэнзарек и Кригер – два динозавра, и именно через них шло то время, ощущение той жизни, когда все эти песни звучали впервые. И сделав над собой усилие,
немного абстрагировавшись, я даже смогла на какие-то мгновения вызвать у себя
иллюзию того, что год на дворе, скажем, 68-й, а за стенами завода – какая-нибудь
Алабама…
А потом девочку справа начало плющить как хомячка, от восторга она замотала головой в разных плоскостях и несколько раз чуть не заехала мне локтем в висок. Тут иллюзия и пропала.
Если же говорить о звуке, то акустика вТелеклубе, извиняюсь, за гранью всех моих представлений о приличии. Когда дело дошло до Strange Days, текст которых я основательно подзабыла, до меня вдруг дошло, что я вообще не могу разобрать слов - ну, кроме тех, которые каким-то чудом всплывали у меня в памяти.
Как всегла порадовал Spanish Caravan. Под падающий снежок, пусти и простенький, рисованый, он пошёл очень душевно, романтично и трепетно.
А потом девочку справа начало плющить как хомячка, от восторга она замотала головой в разных плоскостях и несколько раз чуть не заехала мне локтем в висок. Тут иллюзия и пропала.
Если же говорить о звуке, то акустика вТелеклубе, извиняюсь, за гранью всех моих представлений о приличии. Когда дело дошло до Strange Days, текст которых я основательно подзабыла, до меня вдруг дошло, что я вообще не могу разобрать слов - ну, кроме тех, которые каким-то чудом всплывали у меня в памяти.
Как всегла порадовал Spanish Caravan. Под падающий снежок, пусти и простенький, рисованый, он пошёл очень душевно, романтично и трепетно.
Да и ещё. Если кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь встретит
человека который свистел во время исполнения «When thе music’s over» на словах «the scream of the butterfly»
- вырвите ему, пожалуйста, язык. И скажите, что от меня.
Комментариев нет:
Отправить комментарий